Петербургский сыск. 1874 год, апрель - Игорь Москвин

– Повздорили, да и… – сказал Миша, но был перебит твёрдым голосом начальника.

– Ты же, Миша, слышал, что шли они мирно и в согласии, но неожиданно один из приятелей набросил удавку, значит, не в мимолётной ссоре дело, а в более глубокой причине.

– Но ведь почти дети.

– Вот именно, как совершать такой, – Путилин постарался подобрать слово, но не сумел, – такой проступок, так дети, а ведь им лет по семнадцать – восемнадцать. Согласись, что далеко не младенческий возраст и тем более, не младенческие поступки. Лишение жизни сотоварища ли, малознакомого юноши, не столь важно, главное в этом проклятом слове «убийство».

– Я—то понимаю, – вновь начал Жуков.

– Не будем вдаваться в запредельные философствования, для этого в университетах целые факультеты открыты, наше дело попроще, нежели строить теории. Нам надо найти преступников, которые, между прочим, ходят рядом с нами по земле и посмеиваются, что дело сошло им с рук. Поэтому вернёмся к нашим баранам, то есть разбойникам.

– Так мы всё рассказали, – теперь уже Миша смотрел на штабс—капитана, ожидая то ли подтверждения сказанным словам, то ли новых, о которых Василий Михайлович при встрече в станционной буфетной утаил.

– Мне добавить нечего, – произнёс бесцветным голосом штабс—капитан, словно стыдился, что добавить абсолютно нечего.

– Итак, – Иван Дмитриевич подошёл к столу, постучал пальцами по пачке бумаг и сел в кресло, – итак, мы пока остановились на тропинке, которая вроде бы и бежит вперёд, но она настолько тоненькая, что теряется среди дикорастущего поля. Ладненько, господа, ладненько, но стоять, значит, терять время, которого не так много отпущено нам.

Помощник и чиновник по поручениям позволили и себе присесть на стулья, стоящие подле стола.

– Иван Дмитрич, как понимаю, у вас есть ниточка? – Произнёс штабс—капитан.

– Слишком зыбкая, – посетовал Путилин, – но не стоит её отбрасывать, а стоит проверить. Нами не проверен Иван Нартов.

– Сосед и давний приятель по петербургской квартире Мякотина?

– Да, той квартиры, где останавливался Сергей Мякотин, когда по просьбе дяди занимался его делами.

– А что с ним?

– В день убийства Иван Нартов не посетил гимназию, где проходит курс обучения. Надо выяснить, где он был, сам он говорить на интересующую нас тему отказался.

– Да, Иван Дмитрич, я проверял, что Нартов в гимназии не был в день убийства.

– Так проверьте, – раздражённо произнёс Путилин.

– Но ведь этим занимался Иван Иваныч?

– Да, Вы правы, но теперь на господина Соловьёва больше не рассчитывайте.

– Но…

– Никаких но, ближайшими днями он будет занят другим делом.

– Понятно.

– Можете рассчитывать только на себя.

– Так точно, – сказал Орлов, военное прошлое иной раз давало о себе знать, – при необходимости можно ли привлечь агентов к расследованию?

– Обходитесь собственными силами.

– Понятно, – теперь уже тяжело вздохнул Жуков.

– Господа, время утекает, а это значит, если мы не возьмём преступника сейчас, то дело останется нераскрытым, так что, господа, за работу.

– Сдаётся мне, милостивый государь Василь Михалыч, что тянем «пустышку» в этот раз, – уже в коридоре тягуче произнёс Миша, уподобляясь говору преступного сословия, – Ваньку стоило бы в покое оставить, нет на нём вины.

– Поживём – посмотрим, – ответил на тираду Жукова штабс—капитан.

– Вам видней.

– Ты себя отделяешь от задания?

– Ни в коей мере, – поспешно ответил Путилинский помощник, – проверим мальчишку, а дальше что?

– Там видно будет, – усмехнулся Орлов, – куда—нибудь да заведёт наша эдакая любознательность. Так что ты на Сергиевскую по моим следам, а я по соловьёёвским – в гимназию.

– А что там проверять, если вы там были?

– Миша, – укоризненно произнёс Василий Михайлович, – зачастую некоторые люди рассказывают при повторном посещении то, что вспомнилось или утаилось. Особенно горничные, которые знают больше самих хозяев. Так что завтра с утра по коням, а нынче, уж прости, устал я что—то, пятнадцатый час на ногах. До завтра, дорогой друг, до завтра!

Сон ушёл прочь, словно его и не было в помине, только вот закрыл глаза и уже за окном прохладное утро. Миша потянулся и резко выскользнул из—под тёплого одеяла, тело окатила волна прохладного воздуха. Замахал руками, несколько раз подпрыгнул и начал надеватьрубашку.

После стакана горячего чая, выкушанного со вчерашним пирогом с везигой, немного посидел за столом, хотел было газету почитать, но после первых строк, отложил в сторону. Тяжело вздохнул, словно предстояло не на опрос ехать, а тяжёлые мешки на баржу таскать. Вышел из дому, день обещал быть погожим, ни единого облачка, только ласковое весеннее солнце. Собрался отправиться на Сергиевскую улицу. Предстоял очередной день хождения в поисках новых сведений или проверки уже известных фактов.

Горничная у Нартовых была весьма привлекательной молодой особой в накрахмаленном фартуке. Пользуясь служебным положением и привлекательной внешностью, Жуков смотрел на девушку, не опуская наглых глаз, и отметил, что такое положение ей не только приятно, но ни тени неловкости. Напротив, судя по мимолётной улыбке, горничную забавляло столь пристальное внимание к её особе, Сперва возникла нелепая пауза, потом разговор возник сам собой, словно не Миша пришёл с визитом к господам Нартовым, а именно явился к горничной, имея цель – знакомство.

– Доложите господину Ивану Нартову, – произнёс, прокашлявшись, Жуков, при том скрывая смущение.

– Простите.

– Доложите сыну господина Нартову Ивану, что к нему с визитом помощник начальника сыскной полиции Михаил Силантьевич Жуков.

– Очень жаль, – невольно вырвалось у девушки, и она густо покраснела.

– Что жаль?

– Прошу прощения, но Иван Тимофеевич отсутствуют.

– Где я могу его найти?

– Они с утра в гимназии.

– Так, так. Скажи—ка мне, – и Миша пристально посмотрел в глаза девушки, словно выпытывая у неё имя.

– Вера, – и она согнула правую ногу, а левую отвела в сторону, как учила хозяйка.

– Скажи—ка мне, Вера, – улыбка летала по губам Миши, – Иван всегда дисциплинирован и всегда посещает гимназию?

– О да, – глаза доверчиво смотрели на путилинского помощника, – Тимофей Иваныч в этом отношении строг.

– А разве четвёртого числа не приносили телеграмму из гимназии?

Лицо девушки ещё не освободилось от пунцовости, как новая волна окрасила не только лицо, но и шею. На глазах выступили предательские слёзы, горничная сложила на груди руки.

– Не выдавайте меня. Господин Жуков, не выдавайте.

– Хорошо, только возьми, Вера, в соображение, что мне нужна правда и я не собираюсь никого подводить под монастырь, только, если, – он умолк и продолжил, – здесь нет преступного деяния.

– Почему?

– Ну, полноте! Вера, ещё спрашиваешь. Покрывать преступления я не в праве.

– Иван Тимофеевич? – Она всплеснула руками. – Да не может такого быть7

– Вера, я ничего не утверждаю, но мне необходимо знать, где бывает Иван, когда не появляется в гимназии?

– Тимофей Иваныч…

– Не бойся, если нет преступных деяний, то господин Нартов ничего не узнает. Это я обещаю, но если, то, увы, мне не удастся держать рот на замке. Ты же понимаешь, что у меня служба такая.

Горничная смотрела в пол и теребила полу фартука, словно не решалась открыть рта.

– Надеюсь, что Иван ни в чём не повинен, а только является невольным свидетелем.

– Я тоже на это надеюсь. Так ты всё—таки знаешь, где проводит время Иван?

Глава тридцать седьмая. Новый дом для купеческой дочки

Алон Шляйхер бранил себя последними словами за несдержанность, в результате которой приходится отправляться в «гости» к Николаю Александровичу Кулябко, бравому майору, сохранившему не только молодецкую стать в теле, но и воинский порядок в отношении с подчинёнными. Майор, исполнявший ныне должность участкового пристава, хотя и был строг, но до педантичности честен и справедлив, за что неоднократно принимал страдания за подчинённых, но в обиду не давал.

Сыскной агент не в первый раз направлял свои стопы к Съезжинской улице. Там располагался участок Петербургской части в доме, под номером 23,который в три этажа, первый из крупных камней, остальные из брёвен небольшого диаметра, он недорого обходился казне, поэтому и приспособлен под полицейский участок.

Жизнь пробивает по земле тропинки и каждого из живущих ведёт предназначенной, но судьба порой преподносит подарки, незримо переплетает и сбивает дорожки в единое целое. А потом начинает ткать узор из тысячи тропинок, переплетая их, как искусный художник на холсте. Такслучается, что чуждые люди, не знавшие до встречи один другого, внезапно, по мановению волшебной палочки, начинают влиять на судьбу незнакомого человека, вдруг тихая тропинка одних сливается с широкой дорогой ранее чужого.